Знаешь, я тут подумала, что когда-нибудь я, наконец, стану взрослой стервой. Да, и на меня будут показывать пальцем, говорить, какая же я стерва. А потом я заявлюсь к тебе.
На высоких шпильках, в колготках-сеточке, в мини-юбке, с длинной сигаретой между пальцев. В моей сумке будет лежать маленькая бутылочка виски и три сигары, помеченных Черчиллем.
Я тогда зайду к тебе в спальню без приглашения, пока ты будешь с кем-то в постели, и проигнорирую твои вопросы, откуда я взяла ключиот твоей квартиры.
Сяду на журнальный столик, отшвырнув в сторону раскрытую пачку презервативов, и закурю, перекинув одну ногу через другую так, что юбка еще выше поднимется.
Я тогда возьму и выскажу все, что я о тебе думаю. Только вот тогда уже не будет нежных слов, я буду матом орать, как хреново мне было все эти годы. Но все это будет сказано таким сладким тоном, что ты даже не поймешь, что мне и сейчас, в общем-то, не особо хорошо.
Но я убью тебя. Убью словами. Ты умрешь от недостатка кислорода, потому что я буду заглатывать его дымом от своей сигареты.
Потом я встану и уйду, даже не посмотрев на твой труп.
И пусть та баба отсасывает у тебя - холодного и неживого.
А я приду домой и сползу по входной двери, выпив залпом бутылочку виски. Потом выкурю все три сигары и сяду на пол, думая о том, что я сегодня сделала.
И я даже не заплачу, потому что слез больше не останется.
А когда меня спросят, почему я даже не плакала, что тебе больше нет, я пропою дрожащим голосом строчку из любимой песни и усмехнусь.
Королевы не плачут (с).
А потом ты мне приснишься. Мы будем гулять по ночному городу и улыбаться.
А проснувшись, я пойму, что я теперь бессмертна.
Просто потому, что мы не можем быть вместе. Больше никогда.